Дождь хлестал по мутным окнам мастерской Давида на задворках Кутузовского проспекта. Не ремонт, а вскрытие. Перед ним на зеленом сукне лежал не клиентский «Ракета», а нечто иное – Patek Philippe Nautilus 5711 с легендарным стальным корпусом и голубым, как море в штиль, циферблатом. Реплика часов. Но не из тех, что продают у метро. Эта была... холодной, тяжелой, почти пугающе совершенной на первый взгляд.

Ее принес не клиент, а человек в строгом, но неброском костюме. Представился Михаилом. Голос тихий, глаза не запоминающиеся. «ФТС, – коротко бросил он, положив футляр на стол. – Конфискат. Нужен эксперт. Официально – нет. Неофициально – да. Скажите, реплика часов? И если да, то какого качества?»

Давид включил лампу-лупу. Его пальцы, привыкшие к нежному обращению с хрупкими механизмами, осторожно повернули корпус. Вес – почти идеальный. Сталь – матовая, благородная. Безель с характерными «ушами» – безупречно отполирован. Циферблат – тот самый гипнотический голубой градиент. Реплика часов высочайшего класса. Из тех, что собирают на полулегальных «заводах» в Гуанчжоу для избранных, для тех, кто готов платить десятки тысяч долларов за иллюзию.

– Механизм? – спросил Михаил, наблюдая за его молчаливым осмотром.
– Сложный вопрос, – пробормотал Давид, уже предчувствуя подвох. Он аккуратно снял заднюю крышку. Внутри царил не родной калибр Patek, но и не банальная копия Miyota. Перед ним был свой механизм. Замысловатый, с ручной гравировкой мостов, имитирующей гильоширование Geneve, с автоподзаводом из вольфрамового сплава. Качество высокое. Очень. Чудовищно высокое для реплики часов.

– Почти оригинал, – констатировал Михаил, в голосе – не то удовлетворение, не то тревога.
– Почти, – кивнул Давид. Его взгляд, сканируя детали под многократным увеличением, уловил нечто. Там, где на настоящем Patek гравировка была плавной, текучей, здесь линии, при всей их точности, имели микронные заусенцы. Следы не ручной работы мастера из Швейцарии, а высокоточного, но все же станка с ЧПУ. И цвет голубого циферблата... Он был невероятно близок, но под определенным углом, в свете специальной лампы, в нем проступал едва уловимый фиолетовый оттенок, отсутствующий у оригинала. Почти. Но для эксперта – пропасть.

– Это не просто реплика часов, – сказал Давид, отрываясь от лупы. – Это оружие. Оружие для обмана самых искушенных. Для аукционов, для частных коллекций... Тот, кто ее сделал... он не просто копирует. Он соревнуется. Он хочет создать не подделку, а альтернативную реальность.

Михаил молча кивнул. Его лицо оставалось каменным, но в глазах мелькнуло понимание. Эта реплика часов была частью большой партии, перехваченной на границе. Партии, предназначенной не для мелких перекупщиков Арбата, а для темного, элитарного рынка Москвы, где статусные символы покупались и продавались шепотами в клубах и на закрытых яхтах. И покупатели там не всегда знали (или хотели знать), что платят миллионы за мастерски исполненный мираж.

– Есть легенда, – тихо добавил Давид, вращая корпус в руках, ощущая его холодную, чуждую тяжесть. – Говорят, что где-то в Китае есть мастер. Не фабрика, а один человек. Гений и отшельник. Он берет настоящие Patek, Audemars, Vacheron... разбирает их до винтика, сканирует, изучает годами. А потом... создает свои. Не копии. Свои версии. Свои «совершенства». Из лучших материалов, с уникальными, еще более сложными механизмами. Он называет их не «репликами», а «Реинкарнациями». И они... они порой превосходят оригиналы в точности хода. Но души... души в них нет. Только гордыня создателя. Реинкарнация часов без истории, без дыхания времени. Это – его работа?

Михаил не ответил. Он взял коробку, положил внутрь холодный шедевр иллюзии.
– Ваше мнение ценно, Давид. – Он повернулся к выходу. – Будьте осторожны. Тени, которые отбрасывают такие реплики часов, бывают очень длинными. И очень опасными.

После его ухода Давид долго сидел в полумраке мастерской. Перед ним лежал обычный «Восток» с заевшим балансом. Простой, честный механизм. Рабочая лошадка. Он взял отвертку, но пальцы дрожали. Он представил этого загадочного китайского мастера, его титаническую, безумную попытку превзойти саму суть времени, воплощенную в швейцарских легендах. Создать не реплику часов, а нового идола. Совершенного, но бездушного.

Он посмотрел на свои руки, покрытые мелкими царапинами и пятнами машинного масла. Его мастерство было другим. Скромным. Земным. Он чинил время, а не пытался его переизобрести или украсть. «Реинкарнация»... Слово обжигало. Какая реинкарнация возможна без души? Без той неуловимой искры, которую столетиями вкладывали в свои творения мастера из Ла-Шо-де-Фона или Ле-Брассю?

Он глубоко вздохнул и взялся за «Восток». Отвертка легла уверенно в привычную канавку винта. Звук разобранного механизма – тиканье шестеренок, звон пружины – был знакомым, родным. Здесь не было места холодному совершенству симулякра. Здесь было настоящее время. Немудреное. Живое. Его время. И он знал, что никакая реплика часов, даже самая гениальная, никогда не заменит этой простой, честной работы. Работы часовщика.