Москва встретила Давида колючим февральским ветром, гнавшим по асфальту позёмку из колкого снега. Он шел по набережной, глядя на темные воды Москвы-реки и мерцающие огни небоскребов «Москва-Сити» на другом берегу. Силуэты башен казались холодными, отстраненными, как витрины бутиков на Петровке, за стеклами которых покоились настоящие хронографы его мечты. На его запястье, под рукавом дорогого пальто (купленного по скидке, но уже настоящего), лежала тишина. Grand Seiko Snowflake – та самая, что вызвала тонкую трещину в его уверенности – была снята. Заперта в ящике стола дома, вместе с другими «обитателями» его коллекции реплик часов.

Слова Артура и тот едва уловимый скепсис во взгляде Сергея звенели в его ушах громче городского шума. «Реплика часов»... Это словосочетание теперь звучало не как пароль в клуб избранных, а как диагноз. Диагноз самообмана. Он ловил себя на том, что перед важными встречами нервно проверял, не соскользнул ли ремешок, не видно ли чего подозрительного под определенным углом. Роскошь, которая должна была придавать уверенность, стала источником постоянной, подспудной тревоги. Блеск сапфирового стекла казался ему теперь слишком кричащим, слишком... дешевым, в своей попытке быть дорогим.

Он свернул к Савеловскому рынку, не к пафосным новым павильонам, а вглубь, туда, где еще пахло старым деревом, машинным маслом и пылью десятилетий. Здесь, среди развалов с радиодеталями, старыми фотоаппаратами и потрепанными книгами, он искал не реплику часов, а нечто совершенно противоположное.

В углу, за столом, заваленным коробками с гайками и пожелтевшими журналами, сидел пожилой мужчина с лупой, вмонтированной в очки. Николай Иванович. Он чинил часы. Настоящие. Старые. Советские. «Полёты», «Ракеты», «Победы». Часы с историей, с царапинами на стекле, с тиканьем, которое можно было услышать за версту, и с душами, в которые верилось.

«Искали что-то конкретное, молодой человек?» – спросил Николай Иванович, не отрываясь от крошечного механизма в своих руках.

«Не знаю, – честно ответил Давид. – Что-то... настоящее. Не для показухи. Чтобы просто... шли. И чтобы знал, что они – это они.»

Старик поднял глаза, улыбнулся в седые усы. «А, понимаю. Устали от блестящего фальшака? От этих ваших «реплик часов»?» Он произнес это слово без осуждения, скорее с легкой грустью знатока. «Вот, полюбуйтесь.» Он протянул Давиду часы. Небольшие, стальные, на простом кожаном ремешке. Циферблат – «Стрела». Знакомая с детства по фотографиям деда модель. Циферблат пожелтел, цифры потускнели, секундная стрелка подрагивала на ходу.

«С завода. 1968 год. Механизм «Чайка». – Николай Иванович завел часы ключиком. Раздалось отчетливое, чуть хрипловатое тиканье. – Не молчит, как швейцарец. Не гладкий, как японец. Но ходит. Тридцать лет на руке у инженера проработал. Падал, в воду попадал – жив. Вот это – вещь. В ней жизнь. А не картинка.»

Давид взял «Стрелу». Она была легкой, даже хлипкой на вид по сравнению с его тяжеловесными реплика часов. Металл корпуса был матовым, без зеркального блеска. Но ощущение... Ощущение было другим. Не было напряжения, не было страха, что кто-то разоблачит. Была простая, неуклюжая честность. И та самая «душа», о которой говорил Артур. Она была здесь, в этом скрипе заводного колесика, в вибрации механизма на ладони.

«Сколько?» – спросил Давид, уже зная ответ для себя.

Николай Иванович назвал сумму, смехотворную по сравнению с ценой даже самой дешевой его реплики часов. «Плюс ремонт небольшой. Подлатаю, почищу. Через неделю заберете.»

Через неделю Давид стоял перед открытым ящиком своего стола. В нем лежали его «сокровища»: безупречный Rolex Submariner с безелем из черной керамики, элегантный Omega De Ville, дерзкий Audemars Piguet Royal Oak и та самая Grand Seiko. Они сверкали холодным, безупречным блеском. Армия безукоризненных фантомов. Он взял в руки «Стрелу». Николай Иванович почистил ее, стекло блестело, хотя царапины остались. Она тикала громко, уверенно. На запястье она лежала непривычно легко.

Он достал телефон. Нашел контакт Максима, того самого, кто когда-то открыл ему дверь в мир реплик часов.

«Макс, привет. Это Давид. У меня есть предложение... Интересная коллекция топовых реплик под распродажу. Все в идеальном состоянии. Может, твои знакомые гурманы заинтересуются?»

В трубке повисло короткое молчание. «Серьезно? Ты же их как зеницу...»

«Да, серьезно, – ответил Давид, глядя на тихую, скромную «Стрелу» на своей руке. – Надоело носить чужое время. Даже если оно выглядит идеально.»

Он положил трубку. Закрыл ящик с репликами часов. На улице темнело. Огни Москвы зажигались, отражаясь в тысячах окон, создавая бесконечный калейдоскоп реальности и отражений. Давид вышел из дома. Ветер снова закрутил колючую позёмку. Он засунул руки в карманы пальто. На его левом запястье, под рукавом, тикала старая «Стрела». Ее звук терялся в городском гуле, но Давид его чувствовал. Чувствовал каждый четкий, чуть хрипловатый удар механизма. Это было его время. Несовершенное, неблестящее, но настоящее. И впервые за долгое время он не думал о том, как его часы выглядят со стороны. Он просто шел. А часы на его запястье теперь показывали только его собственное, не заемное, время. Реплика часов осталась в прошлом, на перекрестке его выбора.